До юбилея осталось 28 дней!

Рыбицкая-Лобанова.doc

Юбилею Ерцево посвящается…

Людмила Рыбицкая (Лобанова)

О нашей семье.

Мои родители оба из Вологодской области, Вожегодского района: мама с Раменья (раменью раньше обозначали непролазную глухомань, в том числе вековые сосняки, имевшие по окраинам пахотные, сенокосные угодья)

Напишу немного о её детстве.

Родилась она в хорошей, как сейчас говорят, обеспеченной семье. Жили в достатке и любви. В деревне Улитинская стоял добротный дом, хозяйство крепкое, но в 30-х годах начали всех «загонять» в колхозы. Забрали лошадь и корову, оставили тёлочку, чтоб не умерли с голоду. Мама была младшая с 1926 года рождения, ещё в семье были брат Николай и две сестры Саша и Катя. Отец умер, когда маме было 3 года – надорвался при строительстве коровника в колхозе. Он был «рукастый», всё делал сам. Мама и теперь называет его «тятенькой». После смерти отца жизнь сильно изменилась: в доме стало всё разваливаться. Всё, что было закуплено впрок, пришлось менять на хлеб. Мать работала в поле, чтобы прокормить четверых детей, сама недоедала и умерла перед самой войной.

Когда началась война, маме было 14 лет. Работали в колхозе наравне со взрослыми, еды было мало. Зимой выкапывали в поле мёрзлую картошку, что не успели убрать. Когда её варили, она становилась синей. Вот с такими двумя картошинами в кармане и ушёл в 1941 году на Великую Отечественную войну мой 19-летний дядя Николай Ермаков. Погиб в 1942 году. В «Книге Памяти» Вологодской области написано, что он похоронен в деревне Дементьевка Липецкой области. Деревни такой на карте не нашли, но будем искать могилку, чтобы привезти горсть земли из родной деревни, чтобы знал, что мы его не забыли и гордимся им. В этом году шагали с ним в Бессмертном полку. Его портрет, сделанный с единственной маленькой фотографии из военного билета, висит на стене в маминой комнате, и мы с детства знали своего героя.

После войны жизнь была тяжёлой, в колхозе молодые девчонки работали с утра до ночи, чтобы заработать трудодень. В город уезжать не разрешали, не отдавали паспорта. Рядом с деревней открылся леспромхоз – страну надо было восстанавливать после войны. Вот туда и пошла работать мама. Тяжёлая мужская работа, у нас в зонах её выполняли осужденные мужчины. А тут 18-летние девчонки недоедали, замерзали. Иногда я думаю, какие люди раньше сильные были: фашистов победили, в тылу трудились. Смогли бы мы так, как они? Не знаю, большой вопрос. Там и встретила мама моего будущего отца Лобанова Юрия. Отец был из Тавеньги. Если ехать из Ширбово до Чужги, ещё 15 км пешком по дороге – там будет родина моего отца, деревня Заберезник. У отца было три брата: дядя Вася так и прожил в этой деревне, а дяди Коля и Ваня остались после армии в Москве. В детстве мы на каникулах собирались ватагой, у кого родные живут в одном месте, ехали на поезде, а потом шли пешком в деревню. А в мамину деревню (9 км от станции Явенга) даже на зимних каникулах ездили. Обе деревни до сих пор живы.

Так в леспромхозе родилась моя сестра, но, к сожалению, умерла в один годик от коклюша.

Лес вырубили, леспромхоз закрыли, а за расчётом полетели на самолёте в Донецк, в тот самый, за который душа болит уже два года. Мама со мной грудной на руках. В те годы северные колхозы заключали договора с украинскими колхозами: наши выделяли лесные угодья для заготовки леса, а украинцы обеспечивали наши колхозы кормами. Отец на эти деньги купил мотоцикл. Помню, катал меня в Ширбово по карьеру.

Родилась я в Няндомском районе на станции Ивакша, – там родители работали тоже в леспромхозе до Ширбова. Теперь проезжаю мимо своей родины, когда еду в Архангельск к дочке и внучке. В Ширбово приехали, когда мне был годик. Жили в бараке, там были комнатки и отдельные квартиры. Мастерам давали квартиры, там жили наши друзья по жизни Абросимовы и Ожигины. Мы же жили в комнатке, т.к. отец был трактористом. У нас была печка, железная кровать и стол, сколоченный из нетёсаных досок. Я спала на этом столе у печки. Мама рассказыает про меня в ту пору: «Ты такая умненькая у нас была». Жизнь в бараке помню хорошо. Были три больших крыльца с трёх сторон, куда выходили посидеть взрослые: мужчины курили и вели беседы, женщины, те – больше о детях. А детей было «видимо-невидимо», мальчишки играли в войну, девочки строили дом под крыльцом, шили тряпичных куколок и наряды для них. Все качались на качелях, причём не просто качались, а пели песни. Запомнила почему-то «О Бэлла, чао, чао, чао …» в исполнении Муслима Магомаева. Был у нас в бараке дед, любили слушать его рассказы про войну под запах самокрутки с махоркой. Бараков я помню четыре, в том числе один, где была гостиница. Там, где мы жили, было два, и через дорогу гостиница. А ещё у детсада, где долго в них жили люди.

В Ширбово мы росли на природе.

Сразу за забором общая баня и река. Весной река разливалась и затопляла часть огорода, пролезали через лужи и сидели, свесив ноги на заборе, иногда песни пели и говорили обо всём. Катались летом по реке на плотах. Зимой прямо от бани шли по реке через карьер до самого моста, достигали его, когда начинало темнеть, и бежали той же дорогой назад. Шли не просто так, всю дорогу играли, строили домики, любовались льдинками, расчищали лёд, чтобы заглянуть вглубь реки. На качелях у Тихоновых во дворе столько песен перепето. Особенно мы старались петь, когда солдаты шли строем в баню.

Была у них коровушка, когда уходили на сенокос, я покупала им хлеб (четыре чёрного и две белого). Была с ними на сенокосе, за час доходили, а то и меньше, дорога хорошая, с песнями да с разговорами и не заметишь, как придёшь. На обратном пути ещё и за грибами на жарёху в лес заскочим. А чай на костре со смородиновым листом да с сахарком в прикуску, а то ещё хлеба белого с маслицем кусок ... Тётя Аня в лесу работала, все места знала: где на каком волоке малина растёт, а на какой вырубке земляника. Землянику родимую с мамой тарками собирали, с молочком дома – объедение, а запах на весь дом, никаких духов не надо. Вот так и росли на природе, ели всё с огорода: не успеет лук зелёный показаться, а мы уже щиплем (мама ругается), морковка, горох, репа, картошка печёная. Из лесу всё свежее: ягоды, грибы, даже травку всякую ели – кислятку, клевер и другие. Из реки вода чистая, рыбка вкусная ... Молоко у всех было, мы корову не держали, но литр молока на день брали: от Тихоновых носили, от Матизовых, а в последнее время от Абросимовых. Тётя Аня добрая была, весёлая, как соберётся у них застолье, песни поёт, заслушаешься: «Ах, рябина кудрявая ...». Один раз она приехала с юга (ездила по путёвке) и привезла всей нашей улице цветные сетки, мы с ними в магазин ходили, мне привезла обруч на голову в виде косы, а Лене с Люсей кофты-лапша, рукава фонариком, сами в полосочку. А ещё привезла целый таз фруктов и посадила нас всех детей вокруг него: «Ешьте на здоровьице». Пироги пекла, олашки, всё с любовью делала. Детей своих не обижала, всех ласково называла Костюшка да Люсенька. Ребята меня, всегда смеясь, невестой звали, я стеснялась, особенно Аркашу. Он пришёл с армии, купил телевизор, тут мы уж стали фильмы смотреть и концерты. До этого мы ходили смотреть телевизор к Матизовым, сидели по несколько часов на полу, смотрели всё подряд, потом Тихоновы переехали в отдельный домик на Центральную улицу, а мы всё с мамой ходили к ним смотреть сериалы, такие как «Семнадцать мгновений весны».

Клуб в Ширбово

                           Подготовил Александр Митрофанович Соколов