80 лет Ерцевской средней школе!

Виктор Благодарный

Выпускник Ерцевской средней школы 1959 года

Часть третья

И ещё про школу: она, её «качество», её «атмосфера» на 100%, как я понимаю, зависит от

учителей. Для утверждения этого можно просто вспомнить педагогическую мудрость и

оригинальность нашей «математички с головы до пят» Лидии Порфирьевны Гуровой. Она

обязывала нас, не заглядывая в учебник, доказывать самостоятельно новые теоремы,

используя только логику и ранее полученную от неё базу знаний. Таким образом, эта

умнейшая женщина не накачивала нас новыми формулами, а прививала нам во стократ

более полезное свойство – способность логически мыслить. И в тоже время, опять по-

своему, она натаскивала нас на также очень нужную нам технику решения задач. Для

этого, придя на урок, не говоря ни слова, она переписывала на доску из задачника алгебры

десятка полтора номеров примеров и задач, внизу приписывала ещё полдесятка, как она

говорила: «Для особо шустрых» – и так же молча уходила. Все знали, что это никакая ни

контрольная (в этом случае она оценок не ставила), а устраивала она обычные

соревнования: кто быстрей и больше решит. И в азарте соревновательного порыва урок

пролетал, как стометровка у спринтера, а в головах ребят закладывалась устойчивая

программа разностороннего математического мышления. Вот так, как говорил Мюллер

Штирлицу, «просто и без всяких фокусов», сельская учительница прививала деревенским

ребятишкам умение решать и мыслить в предстоящей им, большой и сложной жизни.

А «Русский язык» нам давала Александра Михайловна Самылова. Величественная

красавица, с огромной, ниже пояса русой косой… под её тяжёлым, как у близоруких,

взглядом все, даже мы «фулиганы», сникали и покорно вызубривали: вымя, семя, племя,

знамя, стеклянный, оловянный, деревянный, то, либо, кое, нибудь, таки, ка…и прочее, и

прочее. А что вы хотите, русский, самый заковыристый в грамматике язык, иначе не

втемяшишь. И спасибо этой суровой русской красавице, что вбила мне на всю жизнь эту

грамоту, которая, как видишь, до сих пор сидит в голове.

Интересно вспомнить и наши работы на селе. Каждый сентябрь нас отправляли в колхоз

на уборку урожая. Отправляли на месяц, каждый получал задание: заработать 20

взрослых трудодней. В колхозе выполняли всю взрослую работу: вязали в снопы рожь,

свозили её на ток, цепами «охаживали» колос и в мешках тащили зерно по крутой

лестнице наверх к жерновам мельницы. Надрываясь, вытаскивали из суглинка

здоровенный турнепс и складывали его на большие сани – «волокушу», которую трактор

оттаскивал к колхозным закромам. И лён дёргали, и вику с чечевицей на двух жердях –

носилках из болота, по колено в воде, относили для просушки на поле. И капуста, и

картошка, и репа – всё, что вырастил колхоз, убиралось нашими детскими руками. Жили

мы по избам у старух, молодёжи в колхозах почти не было. Все, кого не выбила война,

правдами и неправдами, перебирались в город. Бабули предоставляли нам «полати» из

деревянных досок с ватными тюфяками и такими же ватными стёгаными одеялами. В

обязанность хозяйки – старухи (за это она получала каждый день один «трудодень»)

входило готовить нам еду. Для этого каждый день после работы мы заходили на

колхозный склад, и нам на четверых выдавали бидон молока, мясную обрезь и ячневую

крупу. Ржаную муку привозили с мельницы в мешках, а репу, турнепс, капусту и

картошку мы приносили с собой с поля. Пока бабка месила тесто и деревянной лопатой

отправляла хлеб в под русской печи, мы закладывали в один горшок картошку, капусту и

соединительные ткани внутренностей скотины (ту самую обрезь), заливали колодезной водой и ухватом отправляли горшок в печь. После суток томления на ужин выставлялись

нежнейшие (мясо и капуста превращались в желе) «шти». Так нарекла это волшебное

блюдо бабка. В другой котёл насыпали крупу, заливали молоком и также ухватом

отправляли в печь. Туда же, вокруг горшков выкладывали картошку, репу и турнепс. Всё,

как видишь, всё без затей, но после трудового сельского дня уходило «влёт». Утром ели

кашу. С особенной тщательностью делилась на четверых оранжево-медовая, в сантиметр

толщиной пенка каши. А при воспоминании о самой ячневой каше, всю ночь томлённой в

русской печи на цельном молоке, и сегодня слюнки текут. В поле с собой брали картошку

«в мундирах», томлёную репу и турнепс.

Впоследствии, строя военные корабли или занимаясь созданием сложнейшей электронной

техники, я не раз вспоминал гениальность конструкции русской печи. В ней продукт и не

варится, и не жарится, и не парится, а длительное время томится (какое особенное русское

слово) при температуре 70–80 градусов, в результате чего и все витамины на месте, и вкус

бесподобный. А на её полатях и детвора, и старики отогревались в лютые российские

зимы. Ничего подобного, настолько полезного для человека, не изобрёл ни один народ.

Избы в деревнях, как и в фильме «Холодное лето 53-го», были такие же «двухэтажные»:

внизу жила скотина, а наверху, подогреваемые снизу отходами скотины, жили люди (вот

это настоящий «эконом класс», без циничного ехидства и по делу). Всё в том кино очень

похоже на быт архангельских деревень той поры, только для меня и моих сверстников это

было не холодное, а голодное лето 50-х. Электрического освещения в деревне не было,

были керосиновые лампы, а кое-где люди ещё и при лучине жили. Я и сейчас могу

подсказать под каким углом к вертикали надо выставлять лучину, чтобы в избе было

лучше видно, а под каким надо её крепить по теперешнему «эконом классу», чтобы

дольше горела. Эти премудрости я постигал в то самое время, когда в ночном небе среди

других неподвижных звёзд можно было видеть медленно плывущую, нашу, советскую

звезду – первый в мире искусственный спутник земли.

И в довершение колхозных видений: наши девчонки за столом под абажуром с

керосиновой лампой, склонившиеся над книгами. Эту картинку я увидел в окошке избы, к

которой мы подкрались поздним вечером. Жили в тот раз мы в разных деревнях с нашими

девчонками и решили после работы их проведать. Дорога была не близкой, километров

пять. Но что нам, дело молодое, примчались на свидание за полчаса. В окошко

посмотрели, ни на что больше не решились и обратно домой, той же неблизкой дорогой, в

том же темпе.

Для сегодняшнего юноши после интернетовской порнухи эта история с вечерним

юношеским кроссом и картиной девичьих посиделок под абажуром ничего, в лучшем

случае, кроме недоумения, не вызовет. А я знаю, почему эта картина впечаталась в мою

детскую голову. Как-то вечером, я со своим дедом шёл из клуба по Центральной улице

домой. Кино вместе смотрели. В кино герои какого-то итальянского фильма на пляже в

купальниках раза два поцеловались, и я смотрю – дед злой какой-то. Как выяснилось,

причина недовольства в откровенных сценах фильма. На моё: «Дед, что тут такого, всего

два раза поцеловались», – умудрённый жизнью старик сказал внуку: «Я с твоей бабкой,

Марией Фёдоровной, жизнь прожил, а голой её не видел, не хотел видеть. Вы сами не

понимаете, что вы теряете». Как я потом из своей жизни понял, дед знал, что говорил.

Неизведанное, как и незримое, предполагаемое в миллион раз загадочнее и потому слаще.

И в СССР, действительно, не было вывернутого наружу, похабного «секса». И, слава Богу,

нам повезло, а сегодняшнему поколению – нет.

Фото 1 Гурова Лидия Порфирьевна на уроке математики

Фото 2 На пришкольном участке

Фото 3 Заготовка дров в школьном городке

Фото 4 После заготовки дров

Фото 5 В колхозе

Подготовил А.М. Соколов